И вдруг почувствовал.

Приподняв голову Климина на свое колено, нагнулся Горных и не отрываясь смотрел в это неподвижно лицо. И вдруг почувствовал: из глуби его существа, из такой глубины, о которой сам он не ведал, встает рыдание, поднимается все выше и выше... Горных беззвучно и сухо рыдал, и тяжело ему было, точно в груди билось не одно, а несколько переболевших, переволновавшихся сердец.
Черная, протаявшая комиссар земля и сугробы последнего снега сплетались в прихотливый узор, уходивший в далекую степь, и чередование разнообразных, каждый раз новых очертаний этого узора все же было монотонно.
Караулов зорко всматривался, чутко слушал темноту и особенным приемом держал уздечку, заставляя своего выученного коня ступать осторожно и бесшумно.
Впереди, широким двухверстным полукольцом, охватив пустые овраги, каналы и пригорки, шли по направлению к городу, одна за другой, три цепи красноармейцев. Был отдан приказ не шуметь. Но шуршание земли под сотнями ног казалось Караулову громким гулом, чуткие полевые звери — лисы, зайцы и полевые мыши — за много верст слышали его издалека, оно было, как старший офицер монотонный плеск степного наводнения, и они бесшумно убегали от него. А несколько часов тому назад Караулов по этим же местам гнал свою маленькую шуструю лошадку, скакал из города в сторону монастыря, где находился батальон.

Почему в то время.

Партизаны для поляков — защита от фашиствующих палачей. И поэтому они тянутся к нам. Жизнь опрокидывает предрассудки, посеянные в их головах пилсудскими и миколайчиками. И везде красные пятна. Мы должны быть и станем настоящими друзьями трудящихся поляков. Ради этого мы в костеле. Пусть все видят, что мы подход не черти с рогами, что мы уважаем их. Может, уразумеют, что спасут их только Советы, наша наступающая армия, поймут. «Может» — потому что меня не оставляют некоторые сомнения. Почему даже из этой лесной глухомани столько девушек и парней отправлено в Германию?
Почему в то время, как семьи одних поляков гибнут под ножами бульбовцев, другие в это время играют население свадьбы, а отряды польской полиции, созданные фашистами для националистической резни против украинцев, все еще не бьют оккупантов и не уходят в партизаны? Тем более, что и в этих местах уже появлялись партизанские отряды польских патриотов.

Образованный офицер.

Образованный офицер, призванный из запаса... до мозга костей пронизан пониманием солдатской чести и благородства, какового я требовал от своих солдат и офицеров, задача боевых позиций последовала по моему косвенному указанию...»
Вот и пища для размышлений.
Текст четвертого и пятого листков в основном совпадал. Это были полицейские справки касательно Герберта Фольмера и Германа Хенне: «Осужден за антигосударственную деятельность в 1921 и 1923 годах... Осужден за противозаконную организацию забастовки... Осужден за коммунистическую пропаганду в 1933 году...» Язык этих бумаг некритически воспроизводил язык прусско-нацистских приказов об арестах.
Таким вот — небольшим и основанным на скудных сведениях — дело Залигера было передано на доследование капитану Джону Корнхаупту. Лейтенант Сендхерст, Который до сих пор вел следствие, хихикнул, вручая бумаги:
— Рекомендую вам, Сен-Джон, разделывать этот слуне иначе, как десертным ножичком.
И только когда понос перешел в дизентерию и тиф и смертность стала возрастать скачками, вмешалась санитарная служба. Полумертвецов переправили в один из еще существующих немецких госпиталей.

Нет смысла.

Отряды расквартировались в Блажово, населенном, в основном, поляками не своя ноша тянет. Перепуганные, ограбленные украинскими националистами, беззащитные, они несказанно обрадовались нашему приходу. Тем более, что от радости до печали мы подарили им свое стадо — около сорока дойных коров. Нет смысла гнать скот за пределы партизанского края, южнее железной дороги, которая уже близко. Эта магистраль Сарны — Коростень, по сути дела,— линия фронта, отделяющая Полесье от степной Украины. А там: будет день — будет пища.
Встретились и познакомились с молдаванами из Брянского леса. Полковник Андреев и командир второго отряда Слюсарев тоже хотят на юг — «до зарезу необходимо». Да вот вопрос: как перейти дорогу? На подступах к ней — завалы, колючая проволока, гарнизоны...
Решили совместно с отрядами Андреева и Слюсарева завтра же прорываться через железную дорогу. Конечно, ночью, с боем. Наш план таков: мы и партизаны Слюсарева атакуем Остки. Андреев наступает немного восточнее. Начинаем одновременно — в полночь.
Село Залавье, близ Блажово.
Еще день в лесу, на чернике. Подтягиваемся ближе к дороге. Там — веер наших наблюдателей, изучающих нужный нам размер.
В ангольской народной армии числится около 40 тысяч человек, ведущих подрывную работу. А всего в США и за их пределами правительство содержит до 100 тысяч тайных агентов. Эта огромная армия шпионов поглощает ежегодно около 3 миллиардов долларов.

Яркие коричнево-красные пятна.

И он улетел, туда благодаря попутному ветру, улетающему и провожают солнце трепетом поющих тонов,— в это время по лестнице темной, мимо ватерклозета и помойной лохани, театр скорее к себе, в свою комнату, бежит Рафаил Антонович и стонет от одышки.
Ведь в этот алый час заката из цирка вылетает «Интернационал» и мощью сотен голосов гордо несется над городом к вечернему солнцу, и сейчас вернется Робейко, что занял комнату в доме Рафаила Антоновича. Не любит Рафаил Антонович встречаться с Робейко и боится его.
А Робейко порой тоже порывался запеть, но кашель мешал, и он молча смотрел, как поют товарищи. Яркие коричнево-красные пятна горели на его щеках, и его худое лицо с небольшими серыми глазами, такого же цвета волосами и со складкой мужественной уверенности у рта тоже пело. В такт песне он ударял ногой и неслышно шептал грозные слова гимна.