Еврейское счастье.

Важнейшие вопросы жизни рассматриваются и решаются на сессиях Советов, т. е. собраниях депутатов.
— Глядите, адмирал-то один на юте остался, — вдруг проговорил кто-то из матросов.
Семен взглянул на ют. Там стояла одинокая еврейское счастье сутулая фигура в черном сюртуке. Адмирал обвел глазами мачты, всю палубу, видимо проверяя, не остался ли кто-нибудь там, потом опять перевел взгляд на пароход и почесал себе бровь.
— Потопнем, Сенька, ой, потопнем! — просипел на ухо Семену Игнаша. Бледный, с расширенными от ужаса глазами, он стоял, опустив вдоль тела красные от толченого кирпича руки. На помертвевшем лице виднелись те же кирпичные пятна.
— Не трожь! Уйди, — сказал Семен.—Вишь, адмирал-то не боится дневник дилетанта.
Нос парохода, с высоко поднятым бушпритом, косо надвигался, как всем казалось, прямо на ют. Тяжелый дым, мешаясь с туманом, затянул все кругом свинцовой пеленой. Все стало бледным, сумеречным, как во время затмения солнца.
— Ну к чему это он! Ну зачем? — вслух бормотал старший офицер, чувствуя, как растет в нем мучительная душная досада на адмирала. Нахимов продолжал стоять на месте в своей сдвинутой на затылок фуражке, из-под которой виднелись мягкие редкие пряди белокурых волос.
На пароходе все-таки, видимо, тоже успели переложить руль. Нос его надвигался теперь не прямо, а под углом. Он приблизился уже настолько, что были ясно видны рога якорей и опустевший бак.
— Павел Степаныч! — не выдержал старший офицер.
Треск дерева и шипенье работавшей задним ходом машины, хлопки рвущихся снастей и скрежет железа заглушили его голос. Пароход врезался в корабль около грот-русленей. Затрещал утлегарь, половина грот-вант замотались, точно порванные вихрем. Упавшим блоком Семена ударило в плечо.