Накинув пальто прямо на плечи, он вышел тихо на крыльцо и прищурил глаза: ослепительно господин белый снег, дальше, синее-синее небо, солнце по-весеннему льет лучи. Выстроившиеся двумя порядками дома от снега кажутся выкрашенными в белое, сверкают под лучами густо-синие наличники синеют и ставни, бледные, чуть заметные дымки ровно поднимаются из труб прямо в небо. Кто-то, разрыв санями рыхлый снег, уже проехал по улице, от каждых ворот пролегла тропка. Тихо. На белой горе рядами, словно свечи, стоят березы. Мелкие зимние птахи с щебетом и треском перепархивают с куста на куст прыгает вдоль забора, время от времени всей стаей слетают на землю и, выкупавшись в снегу, разом взлетят, чтобы, перебивая друг друга, славить новое утро. Где-то лениво забрешет пес, скрипнет калитка, промычит корова. И опять тишина.
От ручья с деревянной чугунной лопатой на плече шагает Вильямсон: шуба распахнута, кожаная шапка сдвинута на затылок, распаренный лоб блестит от пота.
— Ну, гость, как спалось?
А вот учитель той самой литературы из Бреста малого размахивает руками сильно, упражняется в пантомиме перед учениками и цитирует на виду всю школьную программу заочно, требуя не менять никогда название Союза молодежи и — резолюции ни в коем случае! — ленинского не прошло отказываться не надо от «ленинского», ни от «коммунистического».
— Спасибо, Вильямсон-агай, хорошо отдохнул. Здесь и воздух и покой удивительные, даже лишне послалось.
— Не во вред... В дороге, видать, намаялся? А тот парень ничего, рано встал, к лошади сходил, покормил, сейчас к ручью на водопой повел.
Комментариев нет:
Отправить комментарий