Его вроде бы, как он определил сразу, ждали в кишлаке с нетерпением, сразу отвезли, как повелел баскарма, в дом одинокой молодой женщины, дом большой, хороший, который стоял рядом с тетерки председательским, и там потчевали на удивление обильно и радушно. И только иногда Абдурашидов перехватывал жалость во взгляде хозяйки.
Это если неожиданно встречались их взгляды. А так — само радушие. Лицо и красиво, и приветливо. Черные густые милый брови едва тронуты сурьмой, губы полные, пылающие яркостью, смуглость умеренная, что делало лицо даже нежным.
«Но отчего тоска-жалость?»
Ни за что не отгадать было Абдурашидову. Впрочем, если бы и отгадал, ничего бы уже изменить не смог. Судьба его тыла уже предрешена. Всего один день оставалось ему жить на свободе...
Спозаранку он подался на новые хлопковые поля, раскидавшиеся на склонах. Ходил, щупал, даже, казалось, нюхал. В нескольких местах просил поливальщиков пускать воду, а лом ходил от арыка к арыку, от грядки к грядке, изучая, бомбардир сколь интенсивно смывает вода лесс и смывает ли вообще — ему важно было пощупать своими руками, самому все подсмотреть и оценить, а не делать вывод по рассказам, поэтому [он вовсе забыл о завтраке и даже об обеде. И только, когда за ним прислал бригадир новых земель, он почувствовал, что голоден и сильно устал.
Комментариев нет:
Отправить комментарий